Моя подруга положила тяжелую шкатулку на диван рядом с собой и встала:

– Мое желание имеет смысл, Годфри. Тебе только нужно прислушаться к своей безупречной логике, а не к туманным предчувствиям. Здесь, во Франции, мы все остались без дела, которое было бы нам по душе. Нам тут не место. Пока еще есть деньги от продажи бриллиантов Марии-Антуанетты, голод нам не грозит. Но ведь у нас нет работы. Ты говорил, что приближаться к Лондону рискованно для меня из-за Шерлока Холмса. Теперь ты утверждаешь, что мне нельзя ехать в Прагу из-за короля Богемии. Я не могу выступать, я не могу путешествовать. Так что же мне разрешено? Ходить в церковь? Как же мне удастся заработать денег, если мы все прикованы к Парижу? Это очень красивый и изысканный город, но никаких волнений здесь не происходит.

– Я думала, тебе хватило волнений в Лондоне, когда пропал Стенхоуп, – скептически возразила я.

Ирен побледнела. Помню, как я сама содрогнулась, когда Годфри рассказал о том, какая ужасная судьба постигла Квентина. Но ведь сегодня вечером барон намекнул… а прошлым летом мне пришла эта странная коробка с медалью Квентина.

Ирен упрямо сжала кулаки.

– Ты не видишь тех возможностей в предложении барона, которые вижу я, – произнесла она тихим низким голосом.

– О, нет, я их вижу. И я не меньше тебя хочу заполучить выгодную и интересную работу. Но почему именно в Праге, Ирен?

– Потому что эта работа там! Потому что именно туда попросил нас поехать барон. Немногие хотя бы слышали про легенду о Големе. А я знаю о нем массу интересного. Я даже предлагала Дворжаку написать на этот сюжет оперу. К тому же… у меня есть в Праге незаконченные дела.

– Этого я и боялся, – мрачно сказал Годфри.

Ирен подняла голову. Ее глаза взволнованно блестели.

– Эти дела не касаются короля! – горячо воскликнула моя подруга. – Они связаны с другими вещами! Этот город стал мне родным. Я узнала и полюбила Прагу и ее жителей.

– Когда-то ты думала, что станешь там королевой, – тихо произнес Годфри. – И положение обязывает вас спасти страну, ваше королевское величество?

Его злой тон напомнил мне о тех унижениях, через которые пришлось пройти Ирен в последние дни в Праге. Ее раздавленная гордость и гнев, который она так долго сдерживала внутри, вырвались наружу. Только сейчас перед ней стоял Годфри, а не Вильгельм фон Ормштейн.

– Нет, – сказала она решительно, и на ее щеках проступил румянец. – Но когда я бежала из Праги, я полагала, что спасаюсь и от мужчины, который лишает меня свободы. – Теперь ее лицо пылало. – И я никогда не думала, что другой мужчина поступит со мной точно так же.

Она повернулась, зашелестев платьем, и бросилась прочь из комнаты, как темно-синее грозовое облако. Годфри поспешил за ней.

– Ирен! Свобода тут совершенно ни при чем! – кричал он вслед ее затихающим шагам. Где-то наверху хлопнула дверь, словно поставив точку в этом разговоре.

Было слышно, как Годфри начал подниматься по лестнице и почти сразу остановился. Воцарилась полная тишина. Потом снова раздались его шаги. Он спускался обратно. Заскрипели половицы в гостиной. Я увидела, как его темная фигура промелькнула в плохо освещенном холле, и услышала, как хлопнула входная дверь.

Я сидела тихо, как Казанова в накрытой клетке. Пальцы помимо воли вцепились в Библию. Видимо, мне инстинктивно хотелось найти что-то стабильное и надежное, потому что в доме вдруг воцарились хаос и отчуждение. Часы пробили половину четвертого. Я все еще сидела в гостиной.

Спустя какое-то время я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и виновато вскочила с дивана, как будто что-то натворила. Передо мной появился Годфри. Он стоял с опущенной головой, сунув руки в карманы брюк, и смотрел на меня исподлобья.

– Боюсь, мы поставили тебя в неловкое положение, Нелл, – сказал он.

Я сама не понимала, расстраиваться мне или радоваться тому, что он наконец вспомнил обо мне.

– Я видела эмоциональные всплески Ирен и раньше, – поспешила я успокоить его.

– Но ты не видела моих. – Он медленно вошел в гостиную. – Она была когда-либо до этого так импульсивна?

– Случалось. Но на моей памяти она раньше не была такой несдержанной. Думаю, всему виной сцена: это в театре она приучилась временами переигрывать. Уверена, Ирен вовсе не так расстроена, как кажется.

Он подошел к лестнице и посмотрел наверх. Я видела его тонкий профиль. Хоть свет был тусклый, я заметила по лицу Годфри, что он очень напряжен.

Он быстро поднялся вверх по лестнице, и его шаги стучали, как сердце загнанной лошади. У меня тоже сердце колотилось в груди. Внезапно шаги Годфри смолкли, и я осталась в полнейшей тишине. Кроме шума в ушах, до меня не доносилось ни звука.

«Не будь такой трусихой! – попыталась я мысленно успокоить себя. – Это обычная размолвка». Однако никогда раньше я не видела, чтобы Ирен и Годфри серьезно ссорились. И мысль об этом смущала и пугала меня.

Не в силах больше выносить полную тишину, я прокралась в холл. Годфри сидел на деревянных ступенях, положив руки на колени. Лампа отбрасывала на его лицо дьявольские тени. Я подошла к лестнице, и он посмотрел на меня.

– Почему ты здесь сидишь? – спросила я. – Тут неудобно, и ступеньки ночью становятся очень холодными.

– Если я поднимусь наверх, то обязательно узнаю, заперла ли она дверь в спальню.

– Ну и пусть. И что с того, если заперла?

Он сжал губы:

– Лучше мне этого не видеть. Так что я пока побуду здесь немного. – Несмотря на скудное освещение, я заметила, что черты его лица смягчились. – Иди спать, Нелл. Уже поздно. И не стоит переживать из-за наших глупостей.

– Но я переживаю! Возможно, я не должна, ведь меня это не касается, но…

– Я никак не могу понять, почему Ирен так настаивает на возвращении в Прагу. Ведь там она получила столько душевных ран, лишилась главной роли в разгар репетиций и даже была вынуждена бежать оттуда!

Я поднялась на ступеньку выше:

– Иногда Ирен совсем как ребенок, которого лишили праздника. Ей хочется чего-то невозможного, опасного, и только потому, что ей это запрещают. – Я замолчала. Как я могла рассказать Годфри о признании королевы Клотильды? Как я могла объяснить, что неутолимое любопытство Ирен распалила история о человеке, в котором она ошиблась, который заставил ее наступить на собственную гордость? – История с Вильгельмом, – произнесла я наконец, – произошла еще до вашего знакомства. – Мне казалось, эти слова должны утешить Годфри.

– Вот именно! – Он набросился на мои жалкие доводы, как адвокат на подзащитного. – Но что же такого случилось в Богемии, о чем я не должен знать? И с кем?

– Ничего ни с кем не случилось, – пробормотала я, поднимаясь еще на одну ступеньку выше.

– Ты в этом уверена? – спросил он тихо.